Вяземской операция


Вяземская операция (2—13 октября 1941 г.) была одной из самых напряженных и тяжелых на дальних подступах к Москве. В августе—сентябре в центре советско-германского фронта противник перешел к жесткой обороне и накапливал силы для решающего удара на столицу.

В Вяземской операции 
Генерал-лейтенант М.ЛУКИН 

"Благодаря упорству и стойкости, которые проявили наши войска, дравшиеся в окружении в районе Вязьмы, мы выиграли драгоценное время для организации обороны на можайской линии. Кровь и жертвы, понесенные войсками окруженной группировки, оказались не напрасными. Подвиг героически сражавшихся под Вязьмой советских воинов, внесших великий вклад в общее дело защиты Москвы, еще ждет своего описания". 
Г. К. ЖУКОВ


Вяземская операция (2—13 октября 1941 г.) была одной из самых напряженных и тяжелых на дальних подступах к Москве. В августе—сентябре в центре советско-германского фронта противник перешел к жесткой обороне и накапливал силы для решающего удара на столицу. Мы тоже восстанавливали боеспособность войск, получали пополнение и изучали опыт летних боев. Командующий Западным фронтом Маршал Советского Союза С.К. Тимошенко не оставлял мысли освободить Смоленск от фашистов и разгромить смоленскую группировку врага. Весь август и половину сентября армии Западного фронта, обороняясь частью сил, вели наступательные бои. 
В этих боях наибольшего успеха добилась 19-я армия генерал-лейтенанта И.С. Конева, которая продвинулась на запад до 20—25 км, уничтожила 4000 вражеских солдат и офицеров и взяла в плен 100 человек, захватила 94 орудия разных калибров, 86 танков и сбила 7 самолетов. Кроме этого, она помогла выйти из окружения более 1500 красноармейцам и командирам с большим обозом. Не менее успешно вели боевые действия части 24-й армии генерал-майора К.И. Ракутина. Они освободили Ельню, нанеся большой урон противостоящему противнику. 
Однако эти бои показали, что имеющимися силами и средствами наступать бесполезно, так как части и соединения после Смоленского сражения еще не успели пополниться (в полках насчитывалось от 300 до 400 человек). Пополнение приходило необстрелянное и не всегда в должной мере обученное. Снарядов и мин подвозилось мало. 
Противник перед войсками фронта строил оборону, создавал ротные опорные пункты с большими промежутками между ними, которые брались под перекрестный орудийный, минометный и пулеметный огонь. На главных направлениях нашего наступления он закапывал танки в землю, используя их как неподвижные огневые точки. Широко проводилось противопехотное и противотанковое минирование местности. 
В первые дни войны фашисты в леса войска не вводили, а располагали их в населенных пунктах. Теперь же наблюдалась иная картина: в деревнях, селах и городах они оставляли столько войск, сколько требовалось для обороны, остальные размещались в лесных массивах, где деревья оплетались колючей проволокой. На открытой местности строились проволочные заграждения и разбрасывались малозаметные препятствия. Окопы отрывались полного профиля с ходами сообщения и блиндажами. Широко применялись дерево-земляные огневые точки. 
Мы, к сожалению, все еще придерживались прежней линейности в обороне, стараясь занять всю местность. Это объяснялось, в частности, тем, что к концу августа и в сентябре мы потеряли много кадрового офицерского состава. На их должности приходилось назначать сержантов или лучших красноармейцев, получивших боевой опыт. Они, естественно, еще не обладали качествами и знаниями командира взвода (роты, батальона). Кроме того. Ставка ВГК приказала откомандировать в тыл лучших средних и старших командиров в новые формирования и для обучения резервов. Это важное и нужное мероприятие все же отразилось на боеспособности фронтовых частей. Но оно было своевременным и очень полезным и способствовало в дальнейшем разгрому гитлеровских войск под Москвой. 
12 сентября командующим Западным фронтом назначили генерал-полковника И.С. Конева. Его 19-ю армию принял я, 16-ю — генерал-майор К.К. Рокоссовский, 20-ю — генерал-лейтенант Ф.А. Ершаков, 22-ю генерал-майор В.А. Юшкевич. Надо сказать, что перемещение командного состава в период боев вряд ли было целесообразным, так как командующие зачастую не успевали тщательно изучить обстановку и своих подчиненных. 
В середине сентября мы получили сведения: противник подтягивает большое количество танков и артиллерии в район Духовщина, Смоленск, Рославль. Стало очевидно, что он скоро перейдет в наступление, превосходя нас в силах и средствах на направлении действий своей главной группировки (по людям — в 3,2 раза, по танкам — в 8,5, по орудиям и минометам — в 7 раз. — Ред.). 
К 1 октября Западный фронт занимал оборону на главном, московском направлении с задачей не допустить прорыва врага к Москве. Выполняя требования Ставки ВГК о переходе к жесткой и упорной обороне, войска готовились к отражению ударов противника. Однако армии в силу большой ширины полосы обороны фронта (340 км) были вытянуты в линию. Они имели по одной дивизии в резерве, а поэтому создать глубоко эшелонированную оборону не могли, да и командующий фронтом в своем распоряжении имел сравнительно небольшой резерв (3 стрелковые, 3 кавалерийские и 2 мотострелковые дивизии). 


Немецко-фашистская группа армий “Центр”, как мы теперь знаем, насчитывала 1700 танков и свыше 19 тыс. орудий и минометов. Ее действия поддерживались 2-м воздушным флотом (более 1000 самолетов). Как же выглядел наш Западный фронт, который считался в то время самым сильным ? Вот что пишет об этом маршал И. С. Конев: “У нас было 479 танков (из них современных — всего 45 единиц), 1524 орудия и 733 миномета. Авиация фронта имела: истребителей (старых образцов) — 106, бомбардировщиков ТБ-3 и СБ — 63, дневных бомбардировщиков ТУ-2 — 5, СУ-2 — 4, штурмовиков ИЛ-2 — 8. Особый недостаток войска ощущали в зенитной и противотанковой артиллерии...”. 
Командующий Западным фронтом еще 20 и 26 сентября предупреждал о готовящемся наступлении противника. Ценные сведения приносили разведчики 19-й армии, набранные из местных жителей, которые хорошо знали свою округу. Троих из них добровольцев-комсомольцев Вячеслава Макурова, его двоюродного брата Анатолия и Филиппа Платонова направил к нам Ярцевский горком партии. Всего в группу разведчиков входило до 15 человек. Возглавлял ее Вячеслав Макуров. Наиболее находчивыми и смелыми зарекомендовали себя Николай Кузнецов, Николай Прыгушин, Петр Лиходед, Зина — учительница Гавриловской школы, Ярцевского района, Настя — совсем молоденькая девочка, уроженка села Вознесенское, Духовщинского района. Они много раз ходили в тыл противника и приносили очень ценные сведения. 
В конце сентября разведчики доложили о сосредоточении большого количества войск, танков и артиллерии в районе Духовщины. Враг готовился к наступлению. В течение второй половины сентября он активизировал наступательные действия в полосах обороны 30, 19 и 16-й армий, нащупывая наши слабые места, выясняя систему обороны, и особенно расположение артиллерийских позиций. В процессе беспрерывных атак противника на разных участках 19-й армии выявились положительные и отрицательные стороны как в системе обороны, так и в действиях наших войск. Штаб и политотдел армии изучали этот опыт, делали обобщение и доводили до частей и соединений. В целях маскировки основных артиллерийских огневых позиций было приказано для батарей и дивизионов иметь по две-три запасные, назначить от каждой батареи кочующие орудия, ведущие огонь по гитлеровцам с разных позиций. На случай перехода их в общее наступление спланировали артиллерийскую контрподготовку. 
В штабе армии отрабатывались варианты ведения оборонительной операции. Особое внимание обращалось на взаимодействие всех родов войск. Для бесперебойного управления ими организовывалась кольцевая связь, обеспечивавшая управление боем на случай прорыва противника в глубину обороны. Были разработаны радиосигналы, и от каждой дивизии при штабе армии находилось по два офицера связи с картами, в распоряжении которых имелись машины и мотоциклы. Кроме того, при штабе армии был кавалерийский эскадрон. Его также использовали для связи с частями и соединениями. 
Забегая вперед, хочу отметить роль офицеров связи в тот период, когда проводная связь часто нарушалась. От командиров дивизий в штаб армии прибывали офицеры. У каждого была карта, на которой я намечал задачи соединению, ставил свою подпись. Такая карта являлась руководящим документом. Организовали и связь по радио. Но дивизионные радиостанции работали тогда по техническим причинам очень плохо. К тому же укоренилось мнение, что работающую рацию противник непременно запеленгует и сейчас же разобьет, поэтому командиры старались не прибегать к радиосвязи, чтобы не лишиться ее окончательно. Вот почему делегаты связи из дивизий в армию, из армии в дивизию делали очень большое дело. Я склонен оценить успешные их действия как фактор устойчивого управления, благодаря которому армия оставалась целой, нерасчлененной до самого последнего сражения, до 13 октября. 
Со второй половины сентября офицеры штаба и инженерных частей проверяли ход оборудования позиций. Почти всюду были вырыты окопы полного профиля с ходами сообщения. На танкоопасных направлениях устанавливались мины, а там, где возможно, рылись эскарпы и противотанковые рвы. Строили блиндажи и козырьки для огневых точек. К великому сожалению, инженерного имущества и мин у нас было мало. 
Огромную работу в армии проводили политорганы, партийные и комсомольские организации, командиры и комиссары частей и соединений. Армейская и войсковая печать описывала подвиги и героическое поведение офицеров и красноармейцев, призывала в случае наступления врага мужественно и стойко защищать родную землю и не пропустить фашистов к Москве. Приказы командующих фронтом и армиями требовали стоять насмерть. 
В ночь на 2 октября в войска завезли большое количество боеприпасов, горючего, продовольствия и инженерных средств. 
Как стало известно из опубликованных после войны документов, немецко-фашистское командование 6 сентября директивой N 36 поставило перед группой армий “Центр” задачу: по возможности быстрее и не позднее конца сентября перейти в наступление и уничтожить советские войска, находящиеся восточное Смоленска, путем двойного охвата в общем направлении на Вязьму. 
16 сентября командующий группой армии “Центр” направил в войска директиву о непосредственной подготовке армий к наступлению на Москву. В связи с приближением зимы гитлеровцы форсировали приготовления с расчетом перейти в наступление не позднее начала октября. 9-я и 4-я армии с оперативно подчиненными им 3-й и 4-й танковыми группами должны были перейти в наступление с таким расчетом, чтобы каждая из них, имея сильные ударные группировки, состоящие из танковых, моторизованных и пехотных соединений, смогла прорвать оборону по обе стороны дороги Рославль—Москва и севернее автострады Смоленск—Москва, затем уничтожить зажатые между ними советские войска 
Рано утром 2 октября началась короткая, но мощная артиллерийская и авиационная подготовка противника на всю глубину обороны 19-й и соседних с нею армий. Вражеская авиация, идя волнами с большим количеством самолетов в каждой, обрушила свой смертоносный груз на передний край, артиллерийские позиции и войска, находившиеся в глубине обороны вплоть до тылов фронта. Штаб фронта также подвергся воздушному мощному налету. Вслед за этим танки и пехота противника, прикрываясь дымовой завесой, перешли в атаку. На четыре наши дивизии наступало 12 вражеских, в их числе три танковые (415 машин) и одна мотодивизия. 
Противник нащупал стык 30-й и 19-й армий севернее Ярцева и в него вбивал клин танками и мотопехотой. В результате образовался глубокий разрыв между этими армиями шириной до 30—40 км. Сюда лавиной двинулись гитлеровские подвижные войска. Следует отметить, что в приказах командования всегда указывалось особое внимание обращать на стыки соединений и частей и назначались ответственные за их оборону. И все же почти всегда это место оказывалось самым уязвимым и у нас, и у врага. 
Второй удар группа армий “Центр” наносила 4-й полевой армией с приданной ей 4-й танковой группой по 24-й и 43-й армиям восточное Рославля. После ожесточенного боя противнику удалось прорвать фронт в стыке этих объединений, куда также устремилась огромная лавина танков, артиллерии и моторизованной пехоты. 
Личный состав Резервного фронта (из народного ополчения) имел крепкий моральный дух, но был плохо вооружен, недостаточно хорошо обучен и не сколочен. В силу этих причин превосходящим силам фашистов быстро удалось взломать оборону дивизий первого эшелона, расчленить их и быстро продвинуться на восток. 
19-я армия весь день вела ожесточенный бой. Обе стороны несли большие потери. На участках 91, 89 и 50-й стрелковых дивизий в отдельных местах противнику удалось потеснить наши части в предполье. Но до главной линии обороны враг не был допущен, лишь правофланговая 244-я стрелковая дивизия в ночь на 3 октября отошла на основной рубеж, загнув правый фланг на север, и ее 913-й стрелковый полк оказался отрезанным от главных сил. Выручая его, отличился 907-й стрелковый полк той же дивизии под командованием полковника М.Я. Усанова. Отражая атаки превосходящих сил пехоты с танками при непрерывном воздействии вражеской авиации, он неоднократно контратаковал. Таким образом, 913-й стрелковый полк был деблокирован и соединился с остальными частями. В этом бою погиб смертью храбрых полковник М.Я. Усанов. Он лично возглавлял контратаку, выручая своих товарищей. 
30-я армия (командующий генерал-майор В.А. Хоменко) на правом фланге отбила все атаки противника, а левым под натиском его превосходящих сил отходила в восточном направлении. В 16-й армии также шел сильный бой. Ее командующий генерал-лейтенант К.К. Рокоссовский сообщил, что части 16-й и 20-й армий отбили все атаки гитлеровцев. 
Для восстановления положения 30-й армии из резерва фронта ей была передана 107-я мотострелковая дивизия. Но и она не смогла остановить врага, да и мероприятие это оказалось запоздалым. 
Генерал И.С. Конев 3 октября выдвинул в район станции Вадино оперативную группу под командованием своего заместителя генерал-лейтенанта И.В. Болдина. В нее вошли 126-я, 152-я стрелковые, 101-я мотострелковая дивизии, 126-я и 128-я танковые бригады, которые совместно с частями 30-й армии должны были встречным ударом остановить прорвавшихся фашистов и уничтожить их. Эти соединения находились на сравнительно большом удалении друг от друга, и их удар не был согласован по времени. Группе удалось задержать противника на какое-то время, но остановить, а тем паче уничтожить его она не смогла, так как понесла большие потери. В образовавшийся разрыв между 30-й и 19-й армиями (30—40 км) ввели 45-ю кавалерийскую дивизию, которая вошла в мое подчинение. 
Борьба в полосе армии продолжалась 2—5 октября. Противник местами вклинился в наше расположение, но основная позиция по реке Вопь оставалась за нами. Связи с соседом справа я уже не имел, с командующим фронтом ее поддерживал через офицеров связи и по радио. Проводной связи уже не существовало. 4 октября мы получили приказ командующего фронтом, поощряющий действия 19-й армии, призывающий других равняться на нас. 
...Шли кровопролитнейшие бои. Под Смоленском тоже было жарко, но такого количества танков и авиации противник там не применял. Танки наступали волнами по 30—50 машин с самого рассвета и до темноты. Артобстрел не прекращался. Когда к исходу первого дня сражения наши бойцы и командиры увидели множество подбитых вражеских танков и трупов гитлеровцев, валявшихся перед нашими окопами, они почувствовали новый прилив сил. Стало очевидно, что фашистов бить можно. 
Большую роль в оказании помощи и поднятии морального духа войск сыграло то, что офицеры и политработники штаба армии всегда в нужный момент находились в войсках. Армейские и дивизионные газеты выходили оперативно. Выпускались к исходу каждого дня и газеты-молнии с описанием боя. В них указывались фамилии отличившихся воинов. 
4 и 5 октября танковые и моторизованные части противника захватили Спас-Деменск и Киров, получив возможность выйти в тыл войскам Западного фронта. Стало ясно: противник подвижными войсками берет в клещи 19, 16 и 20-ю армии, оперативную группу И.В. Болдина, а также 32-ю и 24-ю армии Резервного фронта. 4 октября командующий Западным фронтом доложил Верховному Главнокомандующему о положении войск фронта, но И.В. Сталин сразу решения не принял, и связь прервалась. Тогда И.С. Конев позвонил маршалу Б.М. Шапошникову, который обещал доложить Ставке сложившуюся обстановку. В этот день ответа на просьбу отвести войска не последовало, самостоятельно же командующий решение на отход принять не мог. 
Только 5 октября было приказано отвести войска. К исходу этого дня 19-я армия получила приказ отойти на рубеж реки Днепр. Отход предстояло согласовать с 20-й армией, находившейся слева, и с группой Болдина. В Вадино я встретился с И.В. Болдиным. Его группа понесла большие потери в живой силе и технике. 
В ночь на 6 октября армия начала отход, прикрываясь арьергардами. Часть войск отводилась и занимала новый рубеж, остальные перекатом переходили его, оставляя первых в арьергарде. 
При подходе к Днепру стало известно, что противник с ходу прорвал фронт 32-й армии и 220-й и 18-й стрелковых дивизий народного ополчения, отбросил их на восток, части дивизии отошли соответственно на Сычевку и к Гжатску. Связь с армией они потеряли. 
С высоты восточного берега Днепра местность просматривалась на 15—20 км. Рубеж имел развитую систему обороны, подготовленную соединениями 32-й армии Резервного фронта. У моста, на шоссе и железнодорожной линии стояли морские орудия на бетонированных площадках. Их прикрывал отряд моряков (до 800 человек). Конечно, противник об этом знал и не пошел на них, а прорвал оборону севернее. Таким образом, уже не имело смысла останавливаться на этом прекрасном рубеже обороны, так как противник замкнул клещи восточное Вязьмы 3-й танковой группой со стороны Духовщины и 4-й танковой группой со стороны Рославля. 
7 октября противник прорвался к Вязьме с севера и юго-востока и в окружение попали 19, 20, 24, 32-я армии и группа генерала И.В. Болдина. Военный совет фронта подчинил все эти войска мне и приказал организовать их прорыв и вывод из окружения. Надо сказать откровенно, это большое доверие не только меня не обрадовало, но и очень огорчило. Я знал, что все эти войска понесли значительные потери как в людях, так и в материальной части, снаряды, горючее, продовольствие были на исходе, все медицинские учреждения переполнены ранеными, медикаментов и перевязочных материалов оставалось очень мало. 
Мы все уже знали, что находимся в окружении. Отрадно было то, что моральное состояние войск оставалось высоким, все горели желанием продолжать бой, прорваться и вновь драться с ненавистным врагом. Я понимал, что перед нами стоит трудная задача — прорвать кольцо окружения из танковых и механизированных частей, при этом суметь удержать фланги прорыва, с тем чтобы войска вторых эшелонов могли воспользоваться ими. Для этого нужны крепкие нервы, мужество и самопожертвование. 
Враг все более сжимал кольцо окружения. Мы не имели возможности никак сманеврировать. Тогда я решил наступать тремя колоннами, но ни одна из них прорваться не смогла. Тут мы окончательно убедились, что создалось тяжелое положение. 
Перед началом наступления противника в армии было достаточно артиллерии, но имелось всего два зенитных дивизиона, которые не могли прикрыть войска на главном направлении. Вражеская авиация наносила удары почти безнаказанно. К моменту окружения у нас было всего два боекомплекта снарядов. Накануне я приказал сосредоточить основную их массу в частях. Это помогло держаться войскам на занимаемых позициях. Кроме того, мы сумели вывезти на машинах еще два боекомплекта с фронтовых складов. 
Связавшись по радио с Ф.А. Ершаковым, мы договорились о совместных действиях по выходу из окружения. Я информировал его о том, что буду прорывать кольцо севернее Вязьмы силами двух дивизий 32-й армии. Но одну из них командующий Резервным фронтом маршал С.М. Буденный отозвал, а вторая под ударами обходящего противника была рассеяна. 
Я созвал всех командиров и комиссаров дивизий, поставил их в известность о том, в какое тяжелое положение мы попали, и сказал, что пробьется только тот, кто будет настойчиво, энергично и смело действовать в бою, руководствуясь девизом “Сам погибай, а товарища выручай”. 
Неоднократно до 11 октября нами предпринимались попытки прорваться, но успеха они не имели. Вновь собрал всех командиров и комиссаров дивизий и сообщил о том, что наше положение значительно ухудшилось. Снарядов мало, патроны на исходе, продовольствия нет, питались тем, что могло дать население, и кониной. Кончились медикаменты и перевязочные материалы. Все палатки и дома переполнены ранеными. На перевязочный материал шли рубашки, белье, все, что можно было достать у населения. Невозможно было смотреть на страдания людей, сердце разрывалось. Но воины держались. Все, кто мог, дрались упорно и мужественно. Все знали: враг шел на Москву, ее надо защищать. Поэтому всеми силами пытались вырваться из окружения. Но этого сделать не удавалось, и мы тогда старались приковать к себе и отвлечь как можно больше сил противника. 
Впоследствии меня многие спрашивали, в частности на конференции в ЦДСА, посвященной этим боям, почему я не отступал своевременно. Выступавшие даже упрекали в этом. И тогда, в октябре 1941 года, я был уверен, что поступал правильно, и по прошествии многих лет, анализируя события прошлого, я вновь убедился в правоте своих действий в тот период. Не отступал я потому, что чувствовал поддержку и поощрение фронта (связь с командующим держалась непрерывная), меня ставили в пример, да и необходимости отступать не возникало, тем более что на это не было приказа. Это с одной стороны, а с другой — отступать мы уже и не могли. Если войска покинули бы позиции и без боев двинулись походным порядком, то моторизованные части фашистов нагнали бы их, расчленили и разбили. 
Окружив нас, гитлеровцы вели тактику выжидания, сохраняя живую силу и средства. Они чувствовали, что снаряды не сегодня-завтра у нас кончатся, и лишь отбивали наши попытки выйти из окружения. Удавалось им это с большим трудом, о чем свидетельствует радиограмма, переданная открытым текстом командиром 7-й танковой дивизии Функом. В ответ на запрос, почему дивизия не идет на Москву, он сообщил, что командующий 19-й армией русских также рвется к Москве и что его части едва удерживают прорыв. Вот здесь-то и надо было проколоть, нанести удар, но боеприпасов было совсем мало. 
12 октября я вызвал командиров на последнее совещание. Приказал собрать все имеющиеся снаряды, остался у нас последний залп гвардейских минометов. Назначил в прорыв 2-ю стрелковую дивизию народного ополчения, еще не потрепанную в боях. Ее командир генерал-майор В.Р. Вашкевич был грамотный генерал. У него в подчинении находился еще отряд моряков из 800 человек. Назначил в прорыв и 91-ю стрелковую дивизию сибиряков. Сообщил командующему фронтом, Б.М. Шапошникову, в Ставку ВГК о том, что в такое-то время, собрав снаряды всей артиллерии и дав последний залп “катюш”, буду прорываться в направлении Гжатска на Богородицкое. В случае неудачи на этом участке буду прорываться к 20-й армии для совместных действий. 
У генерала В.Р. Вашкевича, на которого я возлагал все надежды, в тот момент возникли возражения в отношении сроков и быстроты ввода дивизии в бой, и мне пришлось убеждать его в том, что дорог каждый час и что, если сегодня ночью мы не уйдем в прорыв, завтра противник сомнет нас, так как стрелять будет нечем. Мы попрощались, пожали друг другу руки, и он ушел. 
Организовать прорыв, конечно, надо было очень тщательно, каждому командиру поставить определенную задачу. Но все делалось наскоро, мы торопились, понимая, что завтра будет поздно. 
Мы ждали наступления темноты, чтобы противник не смог обнаружить нашего маневра и места скопления войск. Я указал дивизиям фронт прорыва шириной примерно 6—7 км. Место для выхода из окружения выбрали болотистое, на котором танки не смогли бы маневрировать (7-я танковая дивизия врага располагалась непосредственно перед армией). 
Началась артиллерийская подготовка, дали залп “катюш”, дивизия пошла в атаку и прорвала кольцо окружения. Ко мне стремительно вбегает командир 91-й стрелковой дивизии полковник И.А. Волков: 
— Товарищ генерал! Прорыв сделан, дивизии уходят, выводите штаб армий! 
— Немедленно доношу об этом в штаб фронта. В прорыв вводится артиллерия, подтягиваются другие соединения. И.А. Волкову я сказал, что лично выходить не буду, пока не пропущу все или хотя бы половину войск. 
— Идите, выводите свою дивизию, держите фланги. 
Он не успел догнать свое соединение. Кольцо окружения замкнулось вновь. Предполагали, что противнику удалось подвести к месту прорыва свежие силы и закрыть прорыв. 
Тот, кто был в окружении и оказывался в таком же положении, как и я, поймет мое душевное состояние. Нет, моральные силы не были надломлены, сила воли не поколеблена, но я понимал всю тяжесть положения и ничего сделать не мог. 
Вновь собрал командиров и комиссаров. Они, очевидно, ждали от меня чуда. Ну, а чудес, как известно, не бывает. К горлу подступал комок... Какие слова найти? Чем помочь им? Потом, взяв себя в руки, сказал: 
— Товарищи, положение не безвыходное. Противник сосредоточил все свои силы на восточном направлении и видит, что мы рвемся только на узком участке. Если же мы будем прорываться южнее Вязьмы, в направлении 20-й армии, то обязательно прорвемся. Приказываю выходить отдельными группами. 
13 октября войска армии начали разделяться на отдельные группы для самостоятельного выхода. Предварительно я спросил, все ли орудия взорваны, машины сожжены и конский состав уничтожен. Мне доложили, что первое и второе выполнено, а на то, чтобы уничтожить конский состав, ни у кого рука не поднялась. Коней распустили по лесу. 
Выходили группами. Со мной было около тысячи человек из штаба армии и из разных частей, вооруженных только винтовками, автоматами и пистолетами. Многие прорвались и вышли в полосу 20-й армии юго-западнее Вязьмы. 
14 октября 1941 г. при выходе из окружения генерал-лейтенант М.Ф. Лукин тяжелораненым попал в плен. Там ему ампутировали правую ногу. Враги пытались склонить М.Ф. Лукина к измене Родине. Но он не поддался на провокации. Тогда его бросили в лагерь смерти Маутхаузен, где Михаил Федорович продолжал мужественно и достойно держать себя. Освобожден из плена в мае 1945 г., в отставке с ноября 1945 г., скончался 25 марта 1970 г.